1. Диалог с «пришельцем».
В сапожной лавке возле моего дома работал вовсе не пришелец, а один человек восточной национальности. Приходила я и не раз к нему подбить каблучки на обуви. Меня задерживал в его мини мастерской этот необычный взгляд — две большие планеты как-то гипнотизировали гостя. Я садилась рядом. Он малоразговорчив, этот неистинный пришелец, поэтому само молчание рядом с ним превращалось в сердечный диалог.
Я видела, с какой любовью он «реанимирует» старушкину туфлю, которой место, наверное, на свалке. Но «она так дорога ей». Мастер это понимал. И возился с кожаной рухлядью битые часы. Со стороны казалось, что в ней, будто в яйце игла, и хранится тот самый источник бабушкиного долголетия. Конечно, ведь одному богу известно, какие эмоции, события, встречи она пережила, передвигаясь в этой обуви. Его работа — светлая молитва людям старшего поколения, скромно протопавшим свой нелегкий век по нашей грешной земле. Я испытывала очень приятные ощущения, размышляя об этом.
Еще я слышала, как наставлял он на правильную порядочную жизнь своих халатно бытующих сородичей. Как спокойно он отдавал деньги одному «черному лоботрясу», чтобы тот продлил себе аренду. И одновременно как отец обучающей нотацией гладил того по плечу. Уж точно пришелец, на «своих» же ничем не похожий!
Меня восхитило, как другой женщине, запрещавшей своей дочке брать из его рук сапожок, он, качая головой, вслед сожалел: «Что ж Вы такое о нас думаете. Мы детей боготворим и девочку вашу не обидим. За себя и за тех, кто рядом со мной, уж точно ручаюсь».
2. Мудрость и простота.
Простота и мудрость наполняли окружающее его пространство. Обычный сапожник казался таким трансцендентным. Пришелец из других развитых миров, он не гнушался обыденностью и естественностью. Ничего наносного в нем не было. Я расслаблялась в его присутствии, хоть мне это и не свойственно. Чужой ведь. И еще чему-то училась на интуитивном уровне у него. А быстро написанное в его честь стихотворение легло на бумагу потоком, как свыше снизошедшее на меня откровение…
***
Скажи мне, обувщик с глазами "Две планеты",
Зачем влачишь свой век на двух квадратных метрах?
Почто твой взор в башмак уперся неотвратно,
И в будке придорожной ты заточён приватно?
***
Хочу понять тебя, орёл высокогорный,
Как, кровь свою уняв, ты стал ужом придонным?
Как мог ты променять свой "Арарат" армянский
На самогонный чан с пельменем зауральским?
***
Не сослан ты в Сибирь, как некогда в неволю,
Не принял Хлеба край, как выпавшую долю.
И с братией своей на стыке ада с раем
У ног не земляков ты чёботы латаешь.
***
Кругом снуёт народ, рождая суматоху.
Твой островок-острог стоит, не зная сроку.
Отшельником смотришь в дюймовое окошко,
И всё стучишь, стучишь по боговой подошве.
***
И в скромной мастерской - один топчан да полки,
Мешком добра сидишь ты на каблучной свалке.
Я открываю дверь, вхожу и предо мною
Паришь ты будто фетиш над музою босою.
***
Ты телом грузноват, одеждой неприметен.
Тебе за пятьдесят и лысиной отмечен.
Но твой глубокий взгляд с улыбчивым молчанием
Меня покроет с головы до пят вуалью понимания.
***
И будто время потекло рекой обратно, вспять.
Туда, где девочку мудро поющую никто не мог понять.
Как ключ скрипичный ты в душе соединил потерянные ноты,
Из транса в настоящее бегу - сиплю про новенькие боты.
***
Скажи мне, обувщик с глазами - две планеты
Зачем стопу мою ты чтишь, будто святую Веду.
Омозолелый палец твой шлифует шов моей сандалии,
А мне мерещится туфля для Золушки хрустальная.
***
И будто поводырь ты сократил мои зигзаг-пути.
И вывел чалую из одиночества белой ночи.
И в целое собрать смогла неловкая рука туземца
Растоптанное большелапой жизнью моё сердце.
***
И молвил странный Человек с глазами "Две планеты"
Ты, я - мы из иных миров посланцы-резиденты.
И в плотских мытарствах своих, в переживании эмоции
Ты мыслеформу Абсолюту на отчет несешь во имя эволюции.
